Сергей Версоцкий / Прессбол

В таких случаях обычно принято благодарить организатора интервью, и я с большим удовольствием отдаю должное Николаю Мирному, который за 10 минут свел воедино график корреспондента "ПБ" и график самого знаменитого белорусского теннисиста. Но больше всего благодарен Демиду Мирному. 9-летний мальчуган стоически выдержал двухчасовое общение своего папы с незнакомым дядей, ни разу не обозначив своего недовольства по поводу столь долгой и бесполезной траты времени.

В итоге получилось все то, о чем мы договаривались еще зимой, вскоре после известия о завершении теннисной карьеры. Большой обещанный эксклюзив для "Прессбола", и наш гость сегодня — Максим МИРНЫЙ.

— Для тебя окончательное решение завязать с большим спортом было болезненным?

— Нет. К этому решению приближался постепенно. Уже в середине прошлого сезона был убежден, что 2018 год — последний в карьере. Просто из этических соображений не хотел это озвучивать. Прежде всего, думал о партнере, о его интересе и дальнейших планах. Но после "US Open" сказал Филиппу Освальду, что он может рассчитывать на меня только до конца года, а дальше пусть строит стратегию, уже не оглядываясь на Мирного. Австриец все понял и пространных объяснений не потребовалось.

— Многие звезды тянут с завершением карьеры не потому, что чувствуют себя еще в силах, а из-за боязни неизвестности. Здесь я король, а что буду делать в неизвестной мне жизни?

— В принципе, логично, но это не мой случай. Я и так надолго задержался в спорте, выжал из себя все возможное и невозможное. А желаний задержаться любой ценой повидал немало. Застал все-таки игру легенд. Помню, как уходила Навратилова. Можно сказать, рос на ее примере, она для меня небожительницей была. Помню, был в Нью-Йорке, когда Мартина объявила, что заканчивает. Когда это услышал, внутри что-то оборвалось. Как будто связующая нить. Еще в "мазовской" школе читал о ней книжки, видел какие-то ролики, изучал ее хватку ракетки, и вдруг она говорит, что все. И весь "Мэдисон Сквер Гарден" поет в ее честь песню Тины Тернер "You Are Simply The Best". Комок в горле…

А потом — бац! Проходит два года, и она заявляется на какой-то, простите, второсортный турнир, где начинает проигрывать людям, которые вообще живут с ней в разных теннисных галактиках. Блин, как за нее было досадно! Такая сказка была, и такой финал. Зачем ей это понадобилось…

Или взять Майкла Джордана. Мой спортивный кумир с детства. Насколько его любил, настолько потом возненавидел его come back, когда баскетболист закончив в "Чикаго" пошел "по рукам" всяких там "Вашингтон Уизардс". Легенда для меня тогда частично сдулась, божественный нимб исчез.

Уходя — уходи. Желательно, на пике. И не возвращайся статистом туда, где тебя знали легендой. К тому же, мне кажется, нужно всегда помнить — спортом жизнь не ограничивается. Был "большой" теннис — отлично. Отдал ему 120 процентов себя. А теперь полностью принадлежу семье и уже существующему бизнесу. Мог бы я цепляться за теннис, за какой-то результат? Наверное, мог. Но почувствовал, что уже насытился. Был и первым, и 20-м, и 50-м. Хватит. Не хотелось приближаться к инвалидности, ибо травма локтя с каждым игровым сезоном усугублялась все больше. Заглушал ее болеутоляющими таблетками с 2012 года, и необходимые дозы постепенно возрастали. Я — человек, которому хочется полноценно прожить оставшийся отрезок.

Не устаю поражаться, с какой скоростью у меня растут дети. Не устаю преклоняться перед супругой Ксенией, которая столько лет робко терпела, поддерживала и ждала этого моего окончательного решения закончить. По большому счету, последние лет десять всю семью держал в подвешенном состоянии. Но они оставляли право на последнее слово именно за мной.

— То есть, после него дети и жена были самыми счастливыми людьми?

— Больше всех была рада жена. Дети были более сдержаны в эмоциях. Хотя в последние два года, понимая, что вот-вот закончу, специально стал чаще брать их на турниры. В Нью-Йорке сказал Мелании: все, отныне ты мой менеджер и тренер, вот тебе расписание, отслеживай все пункты, чтобы все было вовремя. Выиграл Нью-Йорк. Потом в Хьюстон взял среднюю Петру с теми же полномочиями: вот корт, вот раздевалка, здесь ресторан игроков, вот помещение, кода нужно отнести все мои ракетки на перенатяжку. Выиграли Хьюстон. А потом на третий турнир взял Демида. Он еще не успел, как следует, развернуть свою администраторскую деятельность, как папа уже продул в первом раунде. Сын был в отчаянии: "Ну как так! Может, это я не доглядел? Может, я — плохой тренер?"

— Понятно, что теннис за 30 лет твоего нахождения в нем существенно изменился. А если концептуально — в чем ключевые отличия?

— Это не только тенниса касается, а всего спорта. Очень сузились специализации. Наука в спорте стала неотъемлемой частью успеха. Допустим, раньше у меня был хороший теннисный тренер. Ну, еще тренер по физподготовке. А сегодня эти ипостаси разделились на многих людей. Есть тренер по тактике, тренер по технике, биомеханик. Вместо фитнес-коуча мы видим рядом с теннисистом физиотерапевта, тренера скорости, реабилитолога. Добавим сюда психолога — это направление стало очень модным в последнее время. Ментальный подход и все такое прочее. Ну, ладно — раньше такую сборную могли себе позволить Надаль, Федерер, Сампрас, Агасси, а посмотри сейчас — с подобной свитой ходят уже игроки из тридцатки-пятидесятки. Призовые в теннисе нынче такие, что понятие элиты реально размылось. Причем, по делу размылось. Уже такой пропасти в игре между топами и остальными не наблюдается. Это все плоды научного подхода к тренировкам и постоянно сужающейся специализации. Получается, это хорошо.

— Нынешним юношам и юниорам труднее пробиваться наверх, чем тебе тогда?

— Мне трудно судить, поскольку ничего такого не вкусил. В советской системе отбора существовал только до 14 лет, потом уехал в Штаты, где напрочь забыл, что такое длительная серия международных турниров. У семьи денег не было, спонсор и руководитель академии Ник Боллетьери были заинтересованы во мне просто как одним из трудолюбивых студентов. Нас нагружали массой часов тенниса, а уж кто выстрелит — тот выстрелит. С 14 по 17 лет играл всего по два-три турнира в год в местах, находившихся рядом с Флоридой. Я практически не имел юниорского рейтинга и не сыграл ни одного юниорского турнира "Большого шлема". Так что мой случай прохода наверх не очень типичный.

Нынешняя система перехода из юниоров в "PRO-теннис" еще слишком свежа. Время покажет ее ценность, но меня уже напрягает приоритет, отданный турнирам серии "ATP Challenger Tour" в ущерб мелким турнирам типа "фьючерсов". Для многих это неподъемный вариант, поскольку в регионах России, Украины, Беларуси, всего Африканского континента соревнований такого формата очень мало. А выезжать надолго в Европу или в Америку не каждый может себе позволить. А значит, отсекается очень большой пласт юных игроков, что не кажется мне верным.

— Кстати, а в детстве ты обладал теннисным талантом? Чтобы посмотреть на тебя и сказать — ему многое дано.

— Тренерам, конечно, виднее, но вряд ли. Даже завершая карьеру, не относил себя к талантливым игрокам. Все новое всегда осваивал только через большой труд и многочисленные повторения. Точно не отношусь к таким теннисистам, как Кириос или Монфис, которые при любом хвате ракетки могут перебить через сетку даже самый безнадежный мяч, за что весь стадион им аплодирует.

Но в теннисе мне однозначно было комфортно, нравилось здесь находиться. Мама меня водила на плавание, я с удовольствием нырял, но не любил наматывать эти монотонные дистанции. Не мое — и все. А в теннисе ни одна тренировка не похожа на предыдущую.

— Самый стрессовый для тебя период в профессиональной карьере.

— Однозначно, Олимпийские игры в Лондоне. Наверное, потому, что из всех Олимпиад именно в 2012 году у меня был самый реальный шанс на медаль. Я на тот момент — первый в мире, Вика Азаренко на тот момент — первая в мире. О нашем выступлении в миксте все журналисты писали, как о гарантированной медали. В теории — да, но в реальности пьедестал был очень далеко.

С подобными мыслями жил примерно год до Олимпиады, а когда прилетел в Лондон непосредственно на Игры, две недели не спал. Вообще. Смотрел на турнирную сетку и в голове прокручивал возможных соперников, с кем где играл, что можно ожидать, как противостоять, вспоминал, в каких квадратах они обычно стоят. Буквально загнал себя этим анализом, собственное давление доводило до тошноты. Реально не мог уснуть. К четвертому дню пребывания в Олимпийской деревне я уже стал сильно раздражаться. Усталый, злой, выхолощенный, а уснуть не могу! Засыпаю в два, просыпаюсь в четыре. А над Лондоном уже рассвет, там рано светает в августе. Голова пухнет, пытаюсь прикорнуть в "шаттле", все-таки до "Уимблдона" час езды. Черт его знает, что случилось. Столько турниров сыграл на своем веку, а тут вдруг такое… Я же еще знаменосцем был тогда, а поверье у спортсменов очень устойчивое — флагоносцы никогда ничего не достигают на Играх. Очень хотелось опровергнуть недобрую традицию. И вот насколько мне было трудно вне корта, настолько здорово все сложилось на площадке. Выиграли с Викой олимпийское золото в миксте.

— Назови трех людей, без которых юный Макс никогда бы не стал всемирно известным игроком, каким бы талантом он не обладал.

— Хм, интересный вопрос… Два — это, безусловно, мама и папа. А вот третьего трудно сходу назвать.

— Неужели не Боллетьери?

— Он, конечно, важен для моего становления, на том этапе жизни Ник был необходим. Но я просто не доплыл бы до его академии без основ игры, заложенных в "мазовской" школе, которую возглавлял Аркадий Эдельман. Поэтому он — справедливо третий в этом списке. Я расширил бы его до четырех человек: еще назвал бы Валерия Лавренова, первого тренера, давшего мне в руки ракетку.

— Насколько знаю, сейчас главная задача детского тренера — тактично, но твердо сразу устранить из тренировочного процесса родителей. Как известно, никто лучше них не знает, как нужно готовить профессионального игрока. Я не утрирую, это проблемная тема в теннисе?

— У меня в Центре совсем другой подход. Хотя понимаю логику тех, кто первым делом хочет держать родителей на дистанции. Но у меня был личный опыт. Он был удачным. Почему бы его не внедрить для воспитанников нашего центра? Безмерно благодарен своему отцу, Николаю Николаевичу, за то, что он постигал секреты тенниса параллельно со мной. Вот мы и стараемся, чтобы родители ребят также росли в понимании этого, были помощниками тренера, который при всем желании не может находиться с ребенком 24 часа в сутки. То есть, значительная часть контроля за режимом дня, психологическим состоянием мальчика или девочки переходит к родителям. Они наши союзники в процессе становления игрока.

— Вклад Николая Николаевича в твою карьеру известен всем, а какова роль мамы, бывшей пловчихи, в твоем становлении как теннисиста? Ты ведь назвал ее первой.

— Она привила мне очень важные спортивные привычки. Если бы они не были привиты в 4-5-летнем возрасте, отцу было бы гораздо труднее "собирать" сына как игрока в теннис. Например, с раннего детства приобрел привычку закаляться, ходил по морозу. Мама выводила меня во двор, и мы с ней шлепали босиком по снегу. Так она укрепляла мое здоровье, воспитывала силу воли, ведь нужно же было себя перебороть для таких прогулок. Учила преодолевать эту нежность постельную, когда звенит будильник, а так не хочется покидать это теплое гнездышко и куда-то идти. Кому-то это может показаться несущественным, даже смешным, а я считаю это важнейшим фактором в становлении профессионального спортсмена. Закалившись физически, закалился психологически, и вывести меня из этого состояния на корте мало кому удавалось.  

— Всем известен твой американский период обучения теннису. Можешь вспомнить самый "трэшевый" эпизод для тебя и для отца? На что приходилось идти ради возможности тренироваться и выступать?

— Да что вспоминать, один сплошной трэш был! Особенно в период, когда почти ничего не зарабатывал. Денег не было, утром просыпались и оказывались перед выбором: если сегодня матч не выиграю, то теннисной карьере конец! На заправку средств нет, на койко-место денег нет, значит, переехать на другой турнир не сможем, очков не наберем, скатимся вниз и больше не поднимемся. Этот стресс сопровождал нас с отцом постоянно.

Но потом приходила какая-то победа в матче, а с ней — 60 долларов. Хватило и на бензин, и на аскетичное жилье — ура, мы на новом турнире! Машина была старая разбитая, помню, окна в ней вообще не закрывались. Но она обладала важнейшей функцией — там можно было поспать, если денег на номер не было. Бывало, машина ломалась прямо на трассе. Ну, все — приехали! Теперь точно никуда не двинемся. Однако потом я проходил два-три круга, а это уже целых 150 долларов! И надежда реанимировалась, машина ремонтировалась, жизнь продолжалась. И так порядка четырех лет. Это ли не трэш? Выдохнули мы всей семьей только в 1998 году, когда совершенно неожиданно мы с Сереной Уильямс выиграли подряд "Уимблдон" и "US Open" в миксте. После тех призовых можно было реально планировать годовой турнирный календарь без особых форс-мажоров.

— А отцу что приходилось делать?    

— Для того, чтобы быть со мной рядом, чтобы помогать, он научился всему: траву косить, посуду мыть в пунктах общественного питания, за пожилыми ухаживать. Был какое-то время уборщиком. Период девяностых — это вообще был сложный период. В Беларуси тоже было несладко. Приходилось выживать. Но я выживал вдали от дома, это труднее.  

— Большое место в твоей карьере заняли матчи Кубка Дэвиса. Почти сто игр в твоем активе. Помнишь первый вызов в сборную?    

— Конечно. 1994 год, мне было 16 лет. Капитан команды — Сергей Семенович Тетерин. Неожиданный вызов. Так получилось, что мой первый профессиональный матч был за сборную — в Африке, против Алжира, и последний поединок был также сыгран за сборную — 2018 год, Братислава. Закольцевалось все.

Для меня игра за сборную всегда была в приоритете. В преддверии игр Кубка Дэвиса старался подвестись к ним надлежащим образом, невзирая на личный календарь. Думаю, это все от мамы, ее воспитания. Герб, флаг — это для меня все. Помню, еще маленьким брал ее форму сборной БССР, одевал перед зеркалом и поворачивался так, чтобы был виден герб республики. Папа смеялся: ты что меряешь, это же женская форма. А мне не важно было, с какой стороны там что застегивалось, важна была суть. Это трепетное отношение к символам сопровождало на протяжении всей карьеры.  

— С каким чувством вспоминаешь сейчас знаменитые домашние "манежные" матчи Мировой группы против аргентинцев, испанцев, россиян? Вы реально воспринимались тогда героями Беларуси, о которых знали даже домохозяйки.

— Круто было. К нам приезжали самые мощные теннисные державы. Ну, как приезжали — мы их "привозили" в Минск своими победами. Были общие виктории над Россией, Аргентиной, Испанией, были личные победы — что может быть прекрасней, чем сделать это на глазах родной публики!

Важным элементом тех успехов была наша командная сплоченность. И Володя Волчков, и я прекрасно понимали меру ответственность, которая на нас лежит. Если вдруг по какой-то причине он или я не выходят на корт, это уже почти поражение. А тут такое внимание к матчам на самом верху. Даже президент вдруг приезжает в манеж в самый разгар матча, чтобы поддержать нас. И как ты в такие моменты скажешь — ай, я устал, у меня рука отваливается, дайте передышку.  

— Хрестоматийным случаем стала "нога Волчкова". Тогда это было подано в прессе как героизм Владимира Николаевича, который превозмогая тяжелую травму, вышел на корт под ошалевший взгляд Михаила Южного. А что было в реальности, вы просто намеренно ввели в заблуждение такого стрелянного воробья, как Тарпищев?

— В тот момент я был гораздо менее информирован о происходящем, чем любой журналист на трибуне. Представители прессы знали о нерве матча гораздо больше меня. Тем вечером я даже на пресс-конференцию не пошел. Тетерин сказал, мол, иди отдыхай, готовься к завтрашним встречам, а мы с врачами сделаем с ногой Волчкова все, что в наших силах. Наутро спрашиваю — как там Вова? Сказали, что в больнице ему обкололи весь голеностоп, но сможет ли он выйти на корт, никто гарантию не дал.

В душе надеялся, что травма все-таки не такая серьезная, и на одну игру партнера хватит. Но для его подвигов обязательно необходима моя победа над Андреевым, иначе все усилия пойдут насмарку. Накал атмосферы нужно было понизить любыми путями, иначе сожрут нас россияне и фамилии не спросят. Они же, понятно почему, против меня Игоря поставили: я же годом ранее проиграл ему в Питере. Надеялись на продолжение логического ряда. А вот не вышло!

Потом мог только наблюдать за развязкой. Захожу в раздевалку, а там Вова голеностоп повязками фиксирует и кроссовки надевает. У меня глаза на лоб — как?! Он же в манеж на костылях приковылял. Неужели пойдет на корт?! Ну, а дальше были восторг, восхищение, ошалевший взгляд Южного, недоумение Тарпищева, буйство трибун. И наша победа!

— С этого матча ваша команда стала близка главе государства. Всем памятны государственные награды, наградное холодное оружие. Тебе не казалось, что это перебор в оценке вашего труда? Где спорт, и где фактически боевые награды.

— Трудно судить, находясь внутри процесса. Ты видишь все со стороны и, наверняка, более объективен. Но по моим ощущениям, это реально были боевые действия. У нас же всегда, по-соседски, белорусско-российские отношения принципиальны. Помню особый настрой сборной на тот матч, и еще Тетерин передал команде напутствие от президента: "пацаны, ложитесь костьми!". И мы отдали на корте все. Видимо, отсюда растут ноги у наших наград.

— Как ты, кстати, относишься к вручению Дарье Домрачевой золотой звезды Героя Беларуси за три олимпийских золота Сочи? Помню, болельщики тогда разделились в оценке этого факта.

— Я по жизни — оптимист, везде ищу позитив. Если уроженец Червеня Олег Новицкий, наш знаменитый космонавт получает "Героя России", я горжусь им. Если Дарья Домрачева получает звезду "Героя Беларуси", я ей тоже горжусь. Может, это и хорошо, что есть герои для мирного времени. Нам, что, ждать войны, чтобы появлялись герои в строгом соответствии с положением о вручении боевых орденов? Никакой дисгармонии и натянутости при вручении Даше золотой звезды не почувствовал.   

— Пик сборной Беларуси пришелся на 2004 год, который завершил полуфинал Кубка Дэвиса в США против хозяев. Почему мы в Чарльстоне не прыгнули выше головы, вчистую проиграв американцам после таких славных домашних матчей?

— В домашних играх был пик формы, в сентябре чувствовал себя уже абсолютно выхолощенным. А тут еще 15-тысячный стадион давил на нас конкретно. И не забывай, что, по сути, нас было двое против четверых — Роддика, Фиша и братьей Брайанов.

— Наша команда постоянно ассоциировалась с двумя фамилиями — Мирный и Волчков. Как сосуществовали в одной песочнице сильные харизматичные личности? Вы дружили, холодно воспринимали друг друга, просто сохраняли рабочие отношения?

— У нас с Вовой еще на раннем этапе карьеры были разные пути к вершинам, разное понимание этого пути. В какие-то периоды хотели сблизить позиции, играли вместе пару, пытались прикоснуться к понятию дружбы. Но соперничество все-таки перевешивало, поскольку теннис — сугубо индивидуальный вид спорта. Такая специфика. И только сейчас, когда состязательность исчезла, мы стали намного ближе друг к другу. Нам комфортно, понимаем один одного с полуслова.

— Твой самый крутой парный партнер и самый крутой матч.

— Ответ про партнера готов сразу, а вот про матчи…

— Неужели не полуночная победа над Сафиным в Минске в пяти сетах?

— Ну, да, битва была знатная. Но в памяти особняком стоят поединки "US Open", в которых я проиграл, но публика провожала меня с корта, как победителя. Это встречи против Агасси и Куэртена, завершавшиеся в три часа ночи.   

— А что с партнером?

— Это, безоговорочно, Патрик Рафтер. Притом, что с австралийцем мы сыграли вместе всего один турнир. Но перед выступлением провели вместе где-то два месяца, в его резиденции на Бермудских островах. Этот суперигрок относился ко мне с небывалой искренностью. Может, ему импонировал схожий с ним стиль тенниса, может, какие-то человеческие качества, но со мной он был готов делиться всеми секретами мастерства. Не бывает такой открытости в нашей профессиональной среде, а он ничего не скрывал. Вываливал весь свой гигантский опыт без каких-либо опасений. И никаких дипломатических расшаркиваний передо мной: "Макс, ты хоть понимаешь, что это элементарно! Как можно было туда сыграть?! Вот смотри, сейчас покажу, как надо". Он показывал, ошибался сам, после чего ракетка летела в корт под крик: "Сам туплю, ничего не умею, а еще учить вздумал кого-то…" На том единственном турнире в Халле мы дошли с ним до финала, который проиграли Нестору и Столле.   

— Твое отношение к заработанным на корте деньгам? Какое место в иерархии приоритетов они занимали, пока ты был профессиональным теннисистом?

— После выигрыша микста с Сереной было ощущение, что я очень богат. 60 тысяч фунтов стерлингов — казалось, что этого хватит на всю жизнь. Может быть, поэтому никогда не просчитывал, а сколько даст этот турнир, а может выгоднее заявиться на тот.

Деньги для меня — это сохранение достигнутого комфорта жизни сейчас и средство для обеспечения профессиональной карьеры в прошлом. Если я брал билеты в Мельбурн в бизнес-классе, это не потому, что Мирный выше эконом-класса, а потому, что в Австралию на "Большой шлем" нужно привезти не дрова, а боеспособного игрока. В бизнес-классе больше места, можно вытянуть ноги, есть, где провести растяжку, в конце концов, полноценно поспать для облегчения будущей акклиматизации. Стоило ли это все десяти тысячи долларов — я считал, что стоило, и расставался с такой суммой спокойно.  

— Достаточно ли ты заработал за карьеру, чтобы, например, вообще ничего больше не делать в жизни, нигде не работать, заниматься только семьей и воспитанием детей?

— Ну, это же очень скучная жизнь, которую ты нарисовал! Что значит — ничего больше не делать, нигде не работать? Денег, возможно, и хватило бы, но я на такое инерционное "дожитие" точно не готов.  

— Расскажи о своих быстро растущих детях.

— Очень разные у них характеры, способности, склонности. Методы воспитания для одного могут быть бесполезны в отношении другого. В этом плане очень помогает жена, она все-таки педагог со стажем. Если по персоналиям пройтись, то Мелания артистична, много рисует и любит музыку. Петра — атлетичная, гибкая, азартная и в то же время очень осторожная. Демид чаще всех расчехляет ракетку и выражает желание заняться теннисом более серьезно. А вообще моя задача-минимум — просто научить детей теннису. Кто и в каком объме его применит в жизни, время покажет.

Да, чуть не забыл. У нас во Флориде рядом очень хорошая цирковая школа. Все наши дети часть времени посвящают занятиям в ней, постепенно осваивают цирковые навыки. Демид балансирует на канате и моноцикле, Мелания осваивает мастерство жонглирования, а наша гуттаперчевая Петра занимается воздушной акробатикой. Попросила меня приобрести билеты на турнир по художественной гимнастике в рамках Европейских игр, нравится ей этот вид.

Самый маленький у нас — Трофим, ему четыре года. Он пока не определился с приоритетами, но пытается вклиниться во все сферы, чувствуя себя очень взрослым и требуя к себе соответствующего отношения.

— В какой сфере ты мог бы сейчас применить свои знания и навыки?

— Скажем так — я открыт для многих предложений.

— Есть ли для тебя вариант пойти в политику? Благо, в Беларуси есть много примеров ухода бывших титулованных атлетов, скажем, в законодательную власть.

— Сегодня я не вижу себя на этом поприще, потому, что чувствую, что могу быть более полезным в других сферах. Чем сейчас и занимаюсь.

— Ты планируешь жить на два дома — в Минске и во Флориде?

— Тот образ жизни, который у нас сложился, и ритм, к которому привыкли, остаются прежнимию Только теперь уже с большим моим участием.

— Оглядываясь назад, по прошествии стольких лет есть что-то в твоей жизни, карьере, что сейчас, при нынешнем опыте, ты изменил бы или принял другое решение?

— Нет, ничего не менял бы и принимал бы точно такие же решения. Чувствую, что прошел спортивный путь честно и достойно.

0